А я не решал. Она меня поймала и изнасиловала. Я в четвертом поколении музыкант. Правда, все у меня были академисты: оперные певцы, дирижеры, пианисты, актеры, бабушка играла в ансамбле «Мелодия». Ну и меня, естественно, пытались подсадить на это дело. В 6 лет меня отдали на виолончель, через год я взбунтовался и сказал, что буду пожарным. На этом мое музыкальное образование закончилось. А потом, когда мне было лет 9-10, мы были у моего друга детства на дне рождении, и когда все гости разошлись, мама его была уже навеселе. Она включила какую-то пластинку, на которой была громкая прикольная музыка – вся на английском языке, естественно мы ничего не понимали. А потом через 2 дня я хожу и пою «Америка мацо», потом это слышит Антон и говорит: «Неправильно ты поешь, там надо «Амаца мацо» петь». Я ему говорю: «А откуда у меня вообще в голове это?» Он говорит: «Это мама пластинку ставила, пойдем еще послушаем». Когда я через пару лет подрос и начал изучать английский, то понял, что Битлз это не просто пластинка, это группа, и у нее есть еще несколько альбомов. Выяснилось, что это «Any Time at All». И так я начал играть. Когда я более-менее научился, мама – она была преподавателем по фортепиано и сольфеджио – пыталась отдать меня на фортепиано, но что-то не зашло. Потом решил, что надо осваивать более компактный инструмент, ведь далеко не всех назовешь друзьями, и пригласить послушать не вариант. А пианино во двор с собой тоже не потащишь, а перед девочками покрасоваться уже хотелось.

Все началось с самого детства, меня отдали в консерваторию учиться – на направление «Ударные». Я учился там 4 года, потом вместо барабанов меня начали обучать ксилофону и тому, что мне уже не нравилось, поэтому я перестал ходить, забил и меня отчислили за неуспеваемость. Когда я оттуда ушел, я не забросил барабаны, так как у меня отец – барабанщик – собственно, свой учитель, он меня периодически чему-то учил. И когда я был в 6 или 7 классе, сформировался первый музыкальный коллектив, он состоял из меня-ударника, гитариста и вокалистки. Я даже не помню, как называлась наша группа, у нас была пара песен, которые мы написали. Мы репетировали на студии у отца, это было удобно, но дальше репетиций мы никуда не ушли. Мы достаточно долго просуществовали, около года или полутора. Параллельно я смотрел, как отец играет на джембе, и в какой-то момент сам научился играть. В 2014 году познакомился с гитаристом – Егором, тогда я закончил 9 класс. Мы сыгрались и тогда я начал писать партии. У него на тот момент была группа. Они играли в разных клубах, но достаточно быстро распались, и мы с Егором начали свое музыкальное путешествие.

Когда я собрал свою первую группу, мне было 15 лет. Тогда расцветал неформализм, многие были панками, у них были традиции, каноны. Если сейчас модно вставить в себя 15 сережек, задрать джинсы, то это будет просто модно. Тогда все было по-другому, по сути, панки являлись культурой. Музыка была соответствующая, такого понятие, как аранжировки не было, некоторые даже этого слова не знали. Я не самый старый музыкант в Новосибирске, далеко не старый, у нас были такие как «Свой круг», «Путти» – они еще лет за 10 появились до того, как я на сцену полез. Группа «ТЭЦ» была, они на меня очень сильно повлияли в свое время. Это был первый концерт, на который я попал в своей жизни, в 14 лет в ДК Попова. Там не было светомузыки, свет был выключен, просто было темно. Не было сцены, барабаны были советские, все было раздолбанное, все хрипело, но тем не менее драйва было очень много. Текст слушать было не обязательно, да его и слышно не было, весь кайф был именно в музыке. Это, кстати, повлияло вообще на многих любителей музыки в России, которые слушают зарубежку. То есть наличие драйва в музыке полностью компенсировало понимание слов и нужду в их понимании. Музыка развивалась постепенно, народ начал что-то играть: трех аккордов стало недостаточно. В основном это были подражатели Гражданской обороны, Цоя. Позже начали играть то, чего не играют здесь. Сибирская музыка перестала подражать советскому року, она начала походить на мировой рок. У нас появились хард-рок, хэви-метал, трэш, гранж. Было весело.

Всегда было так. Сколько существует музыка, столько существуют фестивали. Новосибирск – один из самых культурно-движовых. Очень много активных людей и музыкантов. Спрос на выступления рождает предложения. С тех пор, как все центры перешли из статуса молодежных, появилось намного больше поддержки от людей, которые этим заведовали. Когда это стало менее государственным, появилось больше заинтересованных людей. Творческие объединения начали участвовать в фестивалях, выигрывать гранты, за счет этого государство стало выступать спонсором.

Сейчас, глядя на наши выступления, это намного проще, чем кажется. Тебе просто нужно прийти и спросить: «Не нужны ли музыканты?». Много кто соглашается. В те времена я не обращал на это внимание, мне просто говорили, что есть возможность сыграть и я соглашался, никогда не был против. Сейчас это становится более официальным, изменился подход к проведению мероприятий. Раньше просто приходил, договаривался, либо в соло, либо вместе с другими исполнителями. Сейчас это больше какие-то масштабные мероприятия. Например, день города Обь, на котором мы играли не так давно, или выступления от молодежных центров. Может, просто мы изменились, наш подход или время.

Тогда вообще были другие времена: музыкальные инструменты можно было взять погонять, какой-нибудь ДК мог купить их, видя, что вы ими не пользуетесь. Тогда можно было прийти в детский сад и спросить: «У вас есть подвальное помещение, можно мы там репетиционную точку устроим?» И они говорили: «Да, можно». Тогда вообще все просто было. Да, нельзя было купить какие-то фирменные инструменты. Первый магазин, который у нас открылся — это был «Music Land». Когда я зашел и увидел гитару FENDER, мне плохо стало от того, сколько она стоит: можно было купить либо 2 гитары, либо квартиру. Были гитары советские – «Стелла», «Аэлита», «Урал», но они были страшные, они были не звучащие и очень неудобные, фактически, можно было сказать, на них нельзя играть. Можно было обточить гриф, заменить лады, которые вылазили и стачивались легко, как школьный ластик. Некоторые гитары распиливали, приклеивали дополнительные куски, перекрашивали. Ходили байки, что «Урал» – это единственный инструмент, который имел такую мощную деку, что можно от атомного взрыва за ней спрятаться. С инструментами возникали сложности, я был один из тех, кто застал эпоху, когда только начали появляться официальные реплики. Многие захотели перейти на FENDER и SQUIER (дочерняя компания FENDER) для этого надо было быстро избавляться от советского инструмента, а лучше даже от набора. Комиссионки за бесценок продавали советские гитары. У меня еще в Белоруссии были друзья, там начали делать не только лады, еще и колки, звукосниматели, которые были похожи на американские. Мне их прислали. Я взял советскую гитару, полностью ее перепилил, переделал, поставил на нее фирменную фурнитуру. Гитара стала удобной и зазвучала. У меня взяли и купили, чуть ли не по цене SQUIER. Я подумал, что на этом можно делать деньги и пошел скупать весь советский хлам по всему Новосибирску.

Мне всегда хотелось писать песни. У меня была первая любовь, я очень хотел придумать ей песню. Очень долго исписывал тетрадки, искал рифмы. Когда начали появляться первые стихи, начала появляться первая нехитрая музыка, которую я пытался зафиксировать на пленку. Потом понял, что магнитофон может не только гитару записывать с голосом, и еще другой магнитофон, так я начал наслаивать записи друг на друга. Тогда спаял себе первый микшер на два входа, начал записывать уже напрямую, минуя микрофон, пространство, лишнее эхо. Лет в 18-19 я спаял первую портастудию на 4 канала. В итоге перешел на цифру, и до сих пор на ней у меня довольно много людей записывается, и свои песни я фиксирую. Теперь я звукорежиссер.

Группа была создана в ноябре 2021 года. (Смеется.)

Это очень веселая и занимательная история. Изначально мы планировали выступать группой на фестивале «Выходифест» и за неделю до первого этапа мы втроем решили порепетировать что-то из гранжа, ну это был Сергея материал. Мне тогда пришла идея, а почему бы нам не заявить свою группу? Вот так и появился на свет наш коллектив под названием «HEY. GIRLS!».

Мы особо ни на что не надеялись, все-таки у нас чуть другая музыка, но без особых сложностей прошли первый этап, за ним второй и по итогу победили, и уже год играем. Да, это шутка, вышедшая из под контроля!

Нет. Мы- гранж, если все идет не по плану – это отличное выступление. (Смеется.)

А зачем? Обычно все что планируется, с точностью в 98 процентов идет наоборот, мы постоянно импровизируем, мы именно кайфуем на сцене - возможно, это наша фишка.

Честно говоря, я надеялся, что меня никто не поймет просто. (Смеется). На английском петь и писать текст проще.

Я пишу тексты для песен и стараюсь максимально туда влить эмоцию, и передать ее на выступлениях.

Музыка должна быть хорошей. Бессмысленной музыки не существует. Музыка может быть без слов, но она несет смысл, так или иначе.

Я частенько переигрываю рок-н-рольщика и прыгаю в толпу или падаю на установку. Очень страшно, ибо все хрупкое.

Как-то на выступлении Сережа кричит: «Я прыгаю!». Он улетает в зал, толпа его уносит – гитару перестает быть слышно, Сергея продолжают носить. Ситуация-сюр, но смешная.

«Все основывается на эмоциях и музыке ».

«Не забывайте, что лучшее в музыке – это секс с фанатками! »

Мы говорим о чем-то интимном. У нас музыка очень экспрессивная, иногда как будто собака ноет, иногда как будто мы кричим, в общем что-то сентиментальное.

Что-то концептуальное, но на самом деле мы просто делает вид, что мы умные.

Иногда бывает очень грустно. Я написал эту песню, когда я был подавлен и чувствовал себя ненужным. Я думаю, всех настигало это чувство.

Типография – это арт-место, в котором проходят концерты, небольшие гастроли и выставки.

В пабе играют авторские и местные кавер-группы в направлении инди-поп. У нас были группы «Перемотка», «Never love», «Сруб», «Nekitay» и многие другие.

По жанрам у нас есть ограничения, нам достаточно сложно работать с тяжелыми направлениями, например, блэк-метал, я думаю, что аудитория нас не совсем поймет. Но бывают исключения. У нас есть кавер-вечеринки, на которых играет группа «Rammstein» или то, что у людей сидит в подкорке, то, что все знают. Если же это авторская музыка с экстремальным, тяжелым жанром, то нам приходится ее фильтровать.

На сцене выступают группы, которые в первую очередь нравятся мне и те, которые соберут больше народа. К тому же группа должна быть интересной и достаточно профессиональной, т. к. желающих выступать в «Собаке» много.

Как только «The Rooks» открылся, был только маленький зал, большого нового зала еще не было. Мы решили попробовать, каково это – сделать концерт на очень-очень маленькой локации. И оказалось, что прикольно, потому что чем меньше локация, тем меньше людей нужно, чтобы она заполнилась. Люди начали ходить активно, а потому мы расширились: открыли второй зал. И здесь уже как бы специальная концертная история.

У нас выступают люди, которые играют авторскую музыку. У нас не играют кавер-группы. И мы отдаем предпочтение локальности. Это такая светлая история, в плане «сапорт локал»: поддерживаем чуваков, которые в Новосибирске или где-то рядом пишут интересную, как правило, гитарную андеграундную музыку. Она разножанровая: от эмо-панка до глэм- и инди-рока. Главное – делают что-то свое, тогда мы идем им навстречу.

Бывает по-разному, правда. Есть привозы, которые мы делаем сами: то есть мне кто-то нравится – я с ними списываюсь, говорю: «Ребята, как это будет, сколько это будет стоить?» и так далее. Если договариваемся – то договариваемся. Сейчас, поскольку мы известная площадка, поступает много входящих заявок. И там пишут люди, говорят: «Здравствуйте, мы хотим выступить, у нас такая вот группа». И там уже дальше я решаю: да или нет, на каких условиях, в какой день.

Если группа юная, особо не собирает людей, то мы организовываем какие-нибудь фестивали. Если есть такие же юные группы, штук пять или шесть, и каждая из них приводит по десять друзей, получается большой концерт. Если группа очень сильно хочет дать сольный концерт, но при этом особо не собирает людей, мы отдаем ей какой-нибудь будний день или воскресенье. Группа собирает свои 20-30 человек, немного, но учитывая наши экономические договоренности, мы особо на это не тратимся. Просто нам прикольно от того, что здесь в будний день происходит какая-то локальная культура, даже может быть и не очень популярная.

Можно по-разному сделать. По-хорошему надо, чтобы уходил месяц, как минимум. Надо подготовиться и сделать все прикольно. Если это какой-то большой концерт, то за месяц продаешь билеты. Если ты делаешь все заранее, то вырисовывается определенная картинка: ты понимаешь, заработаешь или нет. Но по факту, в условиях маленького локального бара, могу завтра сделать, если надо: кого-нибудь позвать, с кем-нибудь договориться, они придут. Кто-нибудь, кто успел об этом узнать, придет, ну, соответственно, их будет меньше. А так идеальный срок – надо за месяц делать концерт, за месяц анонсировать и продавать билеты.

По-любому были. Такие патовые, чтобы прямо прекращать концерт… бывали и такие пару раз. Я вот сейчас вспомню два. Один раз приехала полиция и свернула все, потому что громко было, мы тогда во дворе делали выступление. А второй раз был, когда группа и слушатели не нашли взаимопонимания, это разговор, знаете, про национал культуры и прочее. Одни люди кричали то, что люди, которые выступали, слышать не хотели. Они сказали: «А мы не будем тогда выступать» и ушли со сцены. И все говорят: «Верните деньги», а билеты то ты продавал. Вот это был такой случай. А чаще всего это что-нибудь, что решаемо: что-то сломалось, какая-нибудь колонка – ищем другую колонку; кто-то не приехал, звукарь – ищем другого звукаря; что-то закончилось – ищем, резко покупаем. Если достаточное количество людей увлечены этим и готовы в моменте вписаться, и решить какие-то проблемы, то не сложно.